1. АЛЕКСАНДР ТРИФОНОВИЧ ТВАРДОВСКИЙ
МОСКВА
В сорок первом году
Ехал я из-под Гжатска
На попутном борту.
Шёл как будто бы вслед.
Редко встречной колонны
Скрытный вспыхивал свет.
И – Москва. И над ней
Горделивый, печальный
Блеск зенитных огней.
К ней на сердце слова:
«Мать родная, Россия,
Москва, Москва…»
Ты поистине мать,
Та, что детям не хочет
Всей беды показать;
Не смирится с судьбой;
Та, что волею властной
Поведёт за собой.
Твоя голова,
Мать родная, столица,
Москва, Москва!
Память боли во мне.
Тряский кузов машины.
Ночь. Столица в огне.
В тесном горле слова:
«Мать родная, Россия,
Москва, Москва…»
В сорок пятом году.
Фронт катился на запад,
Спал и ел на ходу.
Не вмещает – узка! –
Громыхаючи сталью,
Шли на запад войска.
Разрастаясь в пути,
И мосты наводила
По себе впереди.
В тот, в решающий бой.
И гудящее небо,
Точно щит, над собой
«Погляди, какова
Мать родная, Россия,
Москва! Москва!..»
Память славы жива.
Всё вместит это слово:
«Москва! Москва!..»
Как завет, повторим.
Расступились границы,
Рубежи перед ним…
И огнях торжества,
Мать родная, столица,
Крепость мира – Москва!
2. КОНСТАНТИН МИХАЙЛОВИЧ СИМОНОВ
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
3. АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ СУРКОВ
В ЗЕМЛЯНКЕ
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти — четыре шага.
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.
4. АННА АНДРЕЕВНА АХМАТОВА
СТАТУЯ «НОЧЬ» В ЛЕТНЕМ САДУ
Ноченька!
В звёздном покрывале,
В траурных маках, с бессонной совой…
Доченька!
Как мы тебя укрывали
Свежей садовой землёй.
Пусты теперь Дионисовы чаши,
Заплаканы взоры любви…
Это проходят над городом нашим
Страшные сёстры твои.
1942
4. ОЛЬГА ФЁДОРОВНА БЕРГГОЛЬЦ
РАЗГОВОР С СОСЕДКОЙ
сядем, побеседуем вдвоем.
Знаешь, будем говорить о мире,
о желанном мире, о своем.
полтораста суток длится бой.
Тяжелы страдания народа —
наши, Дарья Власьевна, с тобой.
дрожь земли, обвал невдалеке,
бедный ленинградский ломтик хлеба —
он почти не весит на руке…
ежедневно смертный слышать свист, —
сколько силы нам, соседка, надо,
сколько ненависти и любви…
ты сама себя не узнаешь:
— Вынесу ли? Хватит ли терпенья?
— Вынесешь. Дотерпишь. Доживешь.
день придет — над нашей головой
пролетит последняя тревога
и последний прозвучит отбой.
нам с тобой покажется война
в миг, когда толкнем рукою ставни,
сдернем шторы черные с окна.
полнится покоем и весной…
Плачьте тише, смейтесь тише, тише,
будем наслаждаться тишиной.
темно-золотистый и ржаной.
Медленными, крупными глотками
будем пить румяное вино.
памятник на площади большой.
Нержавеющей, бессмертной сталью
облик твой запечатлит простой.
в наскоро повязанном платке,
вот такой, когда под артобстрелом
ты идешь с кошелкою в руке.
будет вся земля обновлена.
Этой силе имя есть — Россия,
Стой же и мужайся, как она!
6. ЯРОСЛАВ ВАСИЛЬЕВИЧ СМЕЛЯКОВ
РЖАВЫЕ ГРАНАТЫ
оружие пристроив в головах,
средь белых стен, ободранных и голых,
на подметенных наскоро полах.
И снилось нам, что в школах может сниться:
черемуха, жужжанье майских пчел,
глаза и косы первой ученицы,
мел и чернила, глобус и футбол.
Мы поднимались сразу на рассвете,
сняв гимнастерки, мылись у реки.
И шли вперед, спокойные, как дети,
всезнающие, словно старики.
Мы шли вперед — возмездье и расплата,
оставив в классе около стены
страницы «Правды» мятую, гранату,
размотанный кровавый бинт солдата —
наглядные пособия войны.
7. МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ ИСАКОВСКИЙ
Ой, родные леса и луга!
Уходили в поход партизаны,
Уходили в поход на врага.
— Ожидайте хороших вестей.-
И на старой смоленской дороге
Повстречали незваных гостей.
Навсегда уложили в лесу
За великие наши печали,
За горючую нашу слезу.
Потеряли злодеи покой:
День и ночь партизанские вьюги
Над разбойной гудят головой.
Своего не увидит жилья…
Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родная сторонка моя!
8. НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ МАЙОРОВ
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Лежать навытяжку и приоткрыв гробы, —
Мы слышим гром предутренней пальбы,
Призыв охрипшей полковой трубы
С больших дорог, которыми ходили.
Что гибель нам? Мы даже смерти выше.
В могилах мы построились в отряд
И ждем приказа нового. И пусть
Не думают, что мертвые не слышат,
Когда о них потомки говорят.
9. МИХАИЛ ВАЛЕНТИНОВИЧ КУЛЬЧИЦКИЙ
Что? Пули в каску безопасней капель?
И всадники проносятся со свистом
вертящихся пропеллерами сабель.
Я раньше думал: «лейтенант»
звучит вот так: «Налейте нам!»
И, зная топографию,
он топает по гравию.
а просто — трудная работа,
когда,
черна от пота,
вверх
скользит по пахоте пехота.
Марш!
И глина в чавкающем топоте
до мозга костей промерзших ног
наворачивается на чeботы
весом хлеба в месячный паек.
На бойцах и пуговицы вроде
чешуи тяжелых орденов.
Не до ордена.
Была бы Родина
с ежедневными Бородино.
10. СЕМЁН ПЕТРОВИЧ ГУДЗЕНКО
МОЁ ПОКОЛЕНИЕ
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
Расцвели и опали… Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.
У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя —
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.
Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.
Кто вернется — долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье — нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.
Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.
…Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.
А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-
пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.
Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем —
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.
1945